Я поднял Кэти на руки. Она положила голову мне на плечо, не пытаясь скрыть шрамы. Так мы и лежали, зарывшись в покрывало, сначала прижимаясь друг к другу, потом расслабившись, когда стало легче дышать. Первый намек на солнце высветил призрачные очертания окон.
– Думаю, теперь можно отдохнуть, – пробормотала она.
Я уткнулся носом в ее волосы, наслаждаясь ароматом, прижался лбом к ее виску. Закрыл глаза так близко к ней, как только мог. Мы пережили встречу со всеми стихиями – огонь, лед, вода, ветер, жар, холод. Мы карабкались на горы и падали с утесов, мы терялись в темных провалах памяти. Нашим организмам нужно было справиться с ядом. Потребовалась вся ночь, все ощущения, все эмоции, но мы наконец вымотались и заново раскрылись друг другу, обновленные.
Теперь мы могли жить. Пусть не идеально, едва родившись, пусть наша кожа все еще была уязвима для огня. Мы хотели жить. Кэти испытала себя и меня. Огнем.
– Кэти?
– М-м-м?
– Я писал бы тебе и в тюрьму.
Она поерзала и положила правую руку мне на грудь, над сердцем.
– Хорошо, что я тогда этого не знала.
И мы заснули.
Начинания
На следующее утро я закопала револьвер Томаса глубоко в глинистом грунте леса чуть ниже по склону. И тихонько убрала все бутылки, пока он спал, вылила водку на ледяную землю. Я как раз возвращалась из леса, когда Томас вышел во двор, одетый в одни только джинсы. Он пощупал пальцами криво состриженные волосы и тут заметил меня. Было очень приятно видеть его настолько живым.
Он зашагал мне навстречу.
– На покрывалах осталась кровь. Я сделал тебе больно?
– Вот оно, великое эго, – весело отозвалась я. – У меня начались месячные.
– Ты уверена? У нас была бурная ночь. Я никогда раньше не был таким грубым.
– Ты не был грубым, Томас. Если кому вчера и досталось, то только тебе.
– Я в порядке. А ты? Ни презерватива, никакой ответственности. Это совершенно на меня не похоже.
– И не мой модус операнди. Но в этот раз все в порядке. – Я нежно посмотрела на него. – У меня несколько месяцев не начинался цикл. Стресс, лекарства, все такое. Теперь я вернулась… в нормальное русло. И это здорово.
– Ну, если ты рада… – он внимательно вглядывался в меня.
Я ответила тем же взглядом.
– А ты? Ты в порядке? Я закопала твой револьвер там, где ты его не найдешь. И вылила всю твою водку. Но посмотри, как здорово смотрятся пустые бутылки. Я эксперт по бутылочным композициям.
Он посмотрел на креативный беспорядок на углу крыльца.
– Ну ладно. Но… с револьвером ты можешь мне доверять. Клянусь. Мне очень хотелось бы его вернуть. Это же антиквариат.
– Отлично. Когда археологи через тысячу лет докопаются, их впечатлит.
Патовая ситуация. Мы долго смотрели друг другу в глаза.
– Ладно, если тебе от этого легче, – заключил он.
Я кивнула.
Томас выдохнул.
– Хорошо.
И мы еще минуту смотрели друг на друга, как подростки на школьном выпускном, не зная, что сказать. Мы молча делились тысячей воспоминаний о темноте, ощущениях, открытости, об уязвимых моментах, о страстных видениях, от которых слабели колени и щеки горели даже на холоде зимнего утра.
– Тут холодно, – хрипло сказал он. – Давай вернемся в дом, я разогрею нам тушенку на завтрак.
– А у меня в «хаммере» должны быть старые протеиновые батончики. Может пойти на гарнир.
– Настоящий пир.
Томас протянул мне руку. Я взялась за нее.
И мы вернулись домой.
Телефон Томаса прозвонил трижды, короткими резкими трелями. Томас поднял голову от моей груди, потер глаза, обернул покрывало вокруг талии и поднялся на ноги. Телефон нашелся под полками; к тому времени я уже сидела, прижав руку ко лбу, и обдумывала важные дела.
У меня дома щенки. Их нужно кормить завтраком. Я оставила им столько еды и воды, что они наверняка еще не проголодались, но дело было не в этом. Я же стала им матерью.
– Меттенич, – сказал Томас в трубку и нахмурился.
Утреннее солнце красило его руки и грудь в теплые золотые тона. Я залюбовалась и позабыла, о чем думала.
– Нет, Дельта, не волнуйся. Я знаю, где она. Она в порядке. – И тут его лицо стало таким мрачным, что я поспешно собрала свою разбросанную одежду.
– Да, я привезу ее. Будем через несколько минут. Скажи Иви, пусть успокоится. Скажи, что я сдержу свое слово. Она поймет, о чем я.
К тому времени я была уже на ногах и одевалась.
– Что случилось с Иви и Корой?
Он мрачно на меня посмотрел.
– Лэйни мертва.
Лэйни Крэншоу забил до смерти ее последний любовник. Это случилось возле ночного клуба в Атланте. И теперь ее тело лежало в городском морге Атланты в 150 милях к югу от Кроссроадс. Кора и Иви, две девочки семи и двенадцати лет, теперь официально осиротели. Когда мы с Томасом добрались до коттеджа Лэйни, Кора пряталась в шкафу с кошкой принцессой Арианной и петухом Германом. Иви охраняла дверь. Дельта, Пайк, Долорес и Бентон мрачно пили кофе на кухне.
– Социальный работник уже в пути, – сказала Дельта. – Даже Бентону не хватило юридической силы удержать эту фурию.
– Я пытаюсь придумать повод для ордера о запрете к ним приближаться, – сказал Бентон.
– Она из Эшвилля, – объяснила мне Дельта. – Шесть месяцев назад, когда наш работник перевелся к ним, ей отдали нашу область. А мы все еще ждем, когда на ее место назначат человека.
– Сторонница правил, – мрачно добавил Пайк.
И все, позабыв о теме разговора, уставились на нас с Томасом. Впрочем, понятно: на звонок отвечал Томас, а приехали мы на моем «хаммере». Оба были растрепанными, с пустыми глазами, от нас пахло водкой, дымом и сексом, а у Томаса было разбито лицо.