Счастье за углом - Страница 11

Около полуночи я вытянулся на скамейке, слишком пьяный для нового круга в покер. Двор освещался только вывеской кафе неподалеку от Трейс. Парковка была пуста. Несколько окон в боковой столовой светились, там Дельта и ее банда вышивальщиц сидели с рукоделием, сплетничали и попивали сладкий чай со льдом и хорошим горным вином. Виноград произрастал здесь даже в самых диких местах. Я наблюдал, как искрится звездами часть Вселенной над Десятью Сестрами.

Ну давай же, сказал я злу. Я же знаю, что ты там.

Все эти дальние угрозы, неизвестность… Но здесь, в Кроссроадс, мир был безопасен и знаком, старый мир. Иллюзия, как и любое «безопасное» место, но все же. Я, как архитектор, ценил иллюзии. Горе крадет у нас красоту всего мира, а потом возвращает капля за каплей до тех пор, пока дом вашей жизни не становится на фундамент надежды, сменившей печаль. До сих пор в дом моей жизни вернулись лишь окно и пара дверей, висящие на осколках веры, в которые я вцепился ногтями и зубами.

Яркая короткая вспышка привлекла мой взгляд.

На западе мелькнула падающая звезда и сгорела, приближаясь к земле.

Глава 2

Томас

Хребет дикарки

Четыре года назад, только приехав в Ков, я влюбился в ферму Кэтрин Дин с первого взгляда. Я прибыл сюда дождливым летним утром, на рассвете, оседлав свой большой Харлей, который купил, уезжая с Манхэттена. Я просто ехал, подыскивая себе местечко, где могу провести некоторое время в одиночестве, среди незнакомцев, которые не будут мешать мне пить и горевать. Горы Северной Каролины, покачивая бедрами, соблазнили меня свернуть с дороги на Восточном Берегу, где я намеревался провести лето, накачиваясь водкой на пляжах Флориды. Я никогда не думал, что Блю-Ридж Маунтинс на юге могут соперничать с Адирондаком и затмить Нью-Йорк своим потрясающим видом.

В детстве отец брал нас с братом с собой, когда уезжал на работу в пансионатах Адирондака, где древние особняки возвращали нас в прошлое, напоминая о своих хозяевах – сверстниках и соратниках Вандербильда. Наш отец, искусный плотник, был тем еще сукиным сыном, совершенно не склонным к сантиментам. Он изводил Джона насмешками по поводу лишнего веса и называл меня девчонкой за то, что у меня обнаружился талант к живописи и архитектуре. Он все силы вложил в то, чтоб мы мечтали плюнуть ему на могилу.

Но он дорожил памятью нашей матери, которая умерла слишком рано. Мы с Джоном ее не помнили, но никогда не сомневались, что отец ради нее и нас готов броситься под поезд. Он был одержим своим делом. Для него исторические постройки в Адирондаке символизировали дух плотничества. Мы могли любить или ненавидеть его, но не уважать его преданность своему делу было невозможно. Он учил нас отвечать за свои слова, чувства и дела, создавать целые миры топором, пилой и голыми руками. Отец закончил всего восемь классов, так что не мог описать свое восхищение архитектурой «девчачьими» красивыми словами, которых не терпел, но мы видели его уважение и трепет перед старыми домами. Он восхищался каждой деталью.

В первый же день, когда меня занесло в Ков, я увидел Кафе на Перекрестке, дружественный форпост среди всей этой дикости, вспомнил отца и почувствовал, как отступает одиночество. Дым поднимался из труб кафе, машины уже забили парковку, но я не остановился на завтрак. Руби-Крик Трейл, старая грунтовая дорога, пересекавшаяся с Трейс возле кафе, увела меня в то утро в лес.

Я всего лишь искал уединенное местечко, где можно было бы бросить свой спальник. Я не знал тогда, что следую за призраками по пути настолько древнему, что самые ранние французские разведчики писали о нем в 1700-м. А до того чироки вырезали путевые метки на скалистых обрывах. Петроглифы еще виднелись – на камнях, которые были слишком велики, чтоб их украсть, – и они заворожили меня. Я съехал с Руби-Крик и оказался в глубокой сказочной лощине, поросшей папоротником.

Заблудился.

Оставив мотоцикл, я взобрался на утес, чтобы сориентироваться. А на вершине с удивлением обнаружил заброшенное поле. Молодые елочки сражались с высокой травой. На покосившихся ореховых столбах ограды блестела роса. Столбы выгорели до серого цвета. Пастбищный луг исчезал за изгибом леса, словно зеленая река, огибающая утес, и я просто не мог по нему не пройтись.

Шагать пришлось долго, но, взобравшись на следующий холм, я замер. Там, глядя на меня с противоположного края долины, заросшей гигантскими дубами и тополями, сияя в бледных рассветных лучах, среди выбеленных временем амбаров и обрушившихся беседок, среди остатков когда-то пышных цветочных клумб на дворе мерцал волшебными оттенками золотого и розового классический рукотворный коттедж.

Такие дома порой показывают в фильмах – вы видели множество подобных в любом районе Америки. Это сильные, маленькие, гордые дети практичности и красоты. Некоторые украшены резьбой и завитушками, некоторые – нет; этот, скрытый посреди высокогорных ферм, был настоящей жемчужиной плотницкого искусства.

Я помчался к нему, как сумасшедший влюбленный, я прорывался сквозь заросли густой травы и путался в елках. Взлетев на широкие каменные ступени, я стоял и глазел на изогнутую арку высеченного из камня навеса над крыльцом. Я с десяток раз обошел дом по периметру, восхищаясь тяжелыми балками и перемычками, крышей, которая отдаленно намекала на азиатские пагоды. Я гладил камни каминной трубы и фундамента, срывал длинные лозы, которые тянулись до самой крыши и угрожали закрыть широкое остроконечное окно мансарды.