Счастье за углом - Страница 52

– Можно заколотить ставни, – сказал один из них.

От одной мысли об этом перед глазами все поплыло. Как же я выберусь при пожаре?

– Никаких заколоченных окон, – сказала я, заработав разочарованные взгляды.

– Мисс Дин, прошу вас, передумайте и возвращайтесь в Эшвилль, – настаивал главный. – Когда я работал на «Халлибертон» в Ираке, я видел бункеры в пустыне. Даже они были обустроены лучше этого места.

– Моя бабушка была здесь счастлива всю свою жизнь. Дедушка умер молодым, мама уехала, выйдя замуж за моего отца, и бабушка осталась здесь совершенно одна. Я помню, что она никогда не закрывала окна и не запирала двери. Она чувствовала себя в безопасности. – И я тоже буду.

– Она умерла своей смертью?

– Она умерла от инфаркта, принимая участие в гонках, которые устроила в Эшвилле как кампанию против Рейгана. Послушайте, я ценю вашу заботу, но все будет хорошо. А вам уже пора идти. Вам предстоит тридцать минут добираться по заснеженной грунтовке до нормальной дороги в Ков. А потом еще час по серпантину в горах. Уезжайте, пока не стемнело. Спасайтесь! Шучу, шучу. Не забывайте: здесь, в Ков, у меня есть друзья, которые могут помочь.

Но я никогда не попрошу их о помощи, добавила я про себя.

Команда Первопроходца Кэти вздохнула, сдалась, порылась в коробках и преподнесла мне прощальный сюрприз: дробовик и две пачки патронов.

– Как мило. Спасибо, ребята. Если я здесь кого-то пристрелю, попрошу набить чучело и отправлю вам в подарок.

По крайней мере, им не пришлось учить меня обращаться с оружием. Одна из моих тетушек была чемпионом в стрельбе по тарелкам, она и научила меня основам этикета при обращении с оружием. Полного снаряжения, которому она учила, у меня не было, но я могла и обойтись без бриллиантового браслета с подвеской национальной ружейной ассоциации, шейкера мартини и сделанного на заказ ружья с прикладом из красного дерева и выточенной на нем монограммы.

Я выгнала первопроходцев на веранду, потом помахала им на прощание. Но как только задние огни «хаммера» скрылись в снегу и темноте, моя самоуверенность пропала, уступив место мрачной реальности. Жизни вдали от цивилизации. Холодная ночь в горах смыкалась вокруг меня, заглядывала через плечо, принюхивалась ко мне, шептала на ухо: Огонь не справился с тобой, но лед может закончить дело. Ветер бросал снежинки в прорези моей маски, целовал ледяными губами мои глаза и рот.

Я испуганно осмотрелась. Неужели эта поездка была самоуверенностью идиотки и просто попыткой себя уничтожить?

Дрожащими руками я выключила фонарик и ощутила всю полноту своего одиночества на Хребте Дикарки. Да, именно такую темноту я видела здесь в детстве. Не просто ночная тьма – полная чернота вокруг. Как в утробе. Ни света фонарей, ни звуков с дороги, ни сирен, ни дальних городских огней, ничего. Только я, мои шрамы и фобии и гордое заявление, что я покажу Томасу Меттеничу силу своего характера.

В памяти открылась маленькая дверь. Заскрипели петли. Клейкая паутина потянулась за дверной ручкой. На двери была табличка: Примитивные суеверия или как раз та дрянь, о которой ты не хочешь думать.

Здесь, в древних Аппалачах, царили истории о привидениях, ведьмах, одержимых демонами, вернувшихся с того света. Здесь дух пантеры кричал в лесу по ночам, болотные огоньки танцевали в ущельях, к середине бала являлся Вельзевул. Все дети любят рассказывать эти страшилки, собравшись с фонариками на пижамную вечеринку. Вот только местные истории были пострашнее, в горах они все казались вполне реальными событиями.

И эти события были похоронены недалеко от дома.

О господи. Я забыла о кладбище Нэтти в лесу за домом. Десятки Нэтти, вплоть до 1800-х, были похоронены на полянке, где моя бабушка высаживала нарциссы. Каждую весну кладбище скрывалось под покрывалом нежных желтых цветов. Там лежали первые Нэтти под истертыми временем плитами, современные Нэтти под гранитными постаментами, маленькие Нэтти под статуями херувимов, а также любимые животные Нэтти под плоскими плитами с высеченными кличками: собаки, кошки и даже один выдающийся козел.

Только двоих Нэтти не хватало здесь, тех, чье незримое присутствие я действительно хотела бы почувствовать: мамы и бабушки. Маму похоронили рядом с Динами возле епископантской церкви в Атланте. Бабушка была похоронена на методистском кладбище Тартлвилля. Она умерла, когда мы с папой уехали на отдых в Европу, и папа сказал, что мы никак не успеем добраться сюда до похорон и уж точно не можем устроить ей старомодное погребение на лесной поляне личного кладбища Нэтти. А может, он просто не хотел в очередной раз столкнуться с тем, что считал архаичным и примитивным, как и все остальное наследство Нэтти.

– Бабушка? Мама? – прошептала я в темноту. – Я понимаю, что призракам наплевать на проблемы с расстоянием, но мне правда жаль, что вас нет в пределах досягаемости, потому что сейчас я припомнила кое-что о наследстве покойных Нэтти.

Разве призрак брата бабушки Нэтти не бродил по ущелью Руби-Крик, не пугал случайных свидетелей раной на голове? Он искал своего убийцу, с которым поссорился из-за женщины. А однажды утром в 1946-м бабушка отвернулась от газовой плиты и увидела на тесте для бисквита отпечаток детской ладошки. Такие отпечатки любил делать старший брат моей мамы, Лукас. Вот только маленький Лукас умер от менингита за неделю до этого. А дедушку Нэтти видели на пастбище через несколько часов после того, как его застрелили. И дух моей прапрабабушки, наполовину чироки, иногда парил над оленьими тропами в лесу, оплакивая кровных родственников, которых армия отправила по пути Слез.