– Только не нужно чесать всех под одну гребенку. Тебе досталось гнилое яблоко, но в этом саду полно хороших.
– Я знаю, знаю. Я не собираюсь ненавидеть мужчин. Я просто не хочу больше ни от кого из них зависеть.
– Ладно, ладно, эту двустороннюю проблему мы как-нибудь решим. – Дельта долго рассматривала меня через бокал. – До рождения Джеба мы с Пайком едва не развелись. Нам тогда было около двадцати, но поженились мы лет в шестнадцать. И думали, что будем вместе до самой смерти и даже после… – Ее голос дрогнул. Дельта поерзала на стуле, отпила еще вина и уставилась на долину, залитую лунным светом. – Мало кто знает об этом. Даже Томас не знает, но я тебе расскажу. – В ее глазах заблестели слезы. – У нас было двое детей. Они утонули.
– Ох, Дельта.
– Пайк-младший, наш первенец, и Синтия, наша девочка. Ему было шесть, а ей только четыре. И они поехали в летний христианский лагерь на Френч-Броад. Это река, довольно большая, к востоку отсюда. Я не отпустила бы их одних, они были совсем маленькие, но жена Санты – он тогда был женат – была там одной из вожатых. Она была совсем молодой и взбалмошной. Мне стоило бы подумать дважды. Она отвернулась, а детки ушли. И прошло… два дня… прежде чем их тела нашли ниже по течению. Насколько мы поняли, Синтия упала в воду, а Пайк-младший пытался ее спасти.
– Мне так жаль.
– Я думала, что умру прямо там. Мы с Пайком едва не потеряли рассудок, душу и сердце. Тот случай разрушил семью Санты. Его жена не была такой уж плохой, просто я ненавидела ее без надежды на прощение. Она уехала и не вернулась. Несколько лет назад она умерла, оставив нам письмо, где говорила, что так и не смогла себя простить. Так что и ее жизнь была разрушена.
Слезы текли по лицу Дельты, а она неподвижно смотрела на луну.
– Мы с Пайком не знали, что делать, как жить. Кого винить, если виноватых нет? Я считала, что он винит меня – за то, что отпустила детей в тот лагерь, а он решил, что я виню его – за то, что плохо о нас заботился. Он был тогда помощником шерифа на полставки, потом подрабатывал на мельнице в Эшвилле, а я работала в буфете старшей школы и заботилась о наших родителях, за которыми нужно было ухаживать. Пайк думал, что я отпустила детей на речку, потому что вымоталась и хотела отдохнуть, потому что он не смог заработать достаточно денег, чтобы я могла не работать. Глупый и странный вышел у нас разговор, и смысла в нем я не видела тогда и не вижу сейчас.
Она прижалась к бокалу щекой, словно обнимала пропавшего ребенка.
– Почти два года мы друг к другу не прикасались. Пайк начал много пить и курить травку с Сантой. Исчезал на все выходные, делал бог знает что. А я? Я несколько раз изменила ему с рыбаками, которые останавливались в Ков на пути к озерам. Как тебе такое признание?
Я вытерла слезы.
– В то время тебе это было нужно.
Она кивнула.
– Мои дети погибли, а я не могла даже думать об этом. Мне было плевать, выживу я или умру. Муж меня больше не хотел. Так какая была разница, что делать? – Она вздохнула. – Пайк все это знает. Мы давно уже с этим разобрались.
– А что вас свело вместе?
– Не что, а кто. Твоя бабушка. Она переживала за нас, все время повторяла, что у нас все наладится, если мы вспомним, за что любим друг друга. Твоей мамы тогда уже не было, в смысле она укатила в Атланту делать карьеру и работала помощником юриста в фирме твоего отца. Мэри Ив было одиноко, у нее было полно свободного времени, и она приходила в наш дом каждый день… Черт, не в дом, дома у нас тогда не было, только старый трейлер в лесу. Она каждый день приносила бисквиты и говорила со мной. Когда умерли мои бабушка и дедушка МакКендаллы, мне в наследство досталось кафе. Никто не думал, что я стану им заниматься. Даже моя мама – тот еще подарочек – говорила, что я его не заслуживаю. Что я не справлюсь с делами и должна отдать кафе ей и папе. Запретила отцу давать мне деньги на начало работ. Кафе тогда было всего лишь киоском с сэндвичами. Там даже плиты не было.
Мэри Ив помогла мне с начальным капиталом. Она сказала, что нужно следовать зову сердца. Что если я буду слушать всех, кто считает мои идеи странными и глупыми, то с тем же успехом я могу забиться в угол и до конца жизни сосать палец. Она сказала, что рецепты Господни неисповедимы и нужно учиться готовить из того, что Господь мне дал.
И я начала готовить. Несколько месяцев, по восемнадцать часов в день, и я кормила всех, кто заглядывал на огонек. Людям это было нужно, им нравилась моя еда. А я начала потихоньку оживать. А потом я однажды подняла глаза от плиты и увидела Пайка. Он держался от меня на расстоянии, мы с ним почти не говорили тогда. А в тот день он зашел на кухню и спросил: «Нужна помощь с посудой?» Я сказала: «Было бы неплохо», и он закатал рукава, пошел к раковине и начал мыть. Не было никакого великого воссоединения, мы сближались шаг за шагом, понемногу. А потом, однажды ночью, мы вместе вошли в трейлер, отправились в нашу крошечную спальню и занялись любовью. Медленно, но верно, наша жизнь пришла в норму. В тот год у нас родился Джеб.
Я уже плакала навзрыд, и Дельта потянулась ко мне, погладила по волосам, утешая за себя и за меня. Разжала мою изувеченную руку, сжала в ладони.
– Я кормлю людей, – горячо зашептала она, – я вкладываю в их еду все сердце, все мои надежды, чтобы они могли утолить внутренний голод. Вот что я делаю. Кормлю их души. Это единственный способ выжить в трудные времена. Для них и для меня. Так я понимаю, что очутилась здесь не случайно. Что у меня есть цель. Я могу изменять жизни других людей. Как твоя бабушка. И как ты, как Томас, вы тоже это сумеете, когда найдете собственный путь.