Счастье за углом - Страница 98

Интересно, Иви и Коре понравились их рождественские подарки? Нужно позвонить Томасу и спросить, давно ли он видел девочек. Еще только полночь. Я еще могу позвонить.

И вдруг я увидела его в окне. Его отражение поверх моего. Нет, не лицо. Я увидела его руку. Это было как наезд камеры в фильме. Я просто знала, что это его рука. И что эта рука… мертвая. Она отражалась в оконном стекле, ладонью вверх, забрызганная красным.

Забрызганная кровью. Его кровью.

Я уронила чашку. Она упала на кафельное созвездие и разбилась, забрызгав мои носки подкрашенной чаем ледяной водой.

Мне некогда было их менять. Я сунула ноги в мокасины и вытряхнула сумочку, хватая ключи от «хаммера».

– Спите, дети, – сказала я щенкам. – Я скоро вернусь.

И я, десять месяцев не водившая ничего сложнее садового трактора, я, у которой случались панические атаки даже на пассажирском сиденье, выскочила в лунный свет, забралась в громадный Ужас Дорог и врубила мотор.

Дрожа от страха, я погнала машину к хижине Томаса.

И молилась об одном: только бы не опоздать.

Томас

Звук мотора выдернул меня из пьяной дремы у камина. Я пошатнулся, поднимаясь со стула, который Кэти придвинула к огню, споткнулся о полупустую бутылку, отодвинул письмо подальше от жадной каминной пасти. Добравшись до окна, я увидел Кэти, которая подсвечивала себе фонариком по пути от машины к грузовику. А ведь я не закрыл дверь со стороны водителя. Она заглянула, наклонилась, и я понял, что она увидела. Револьвер, мой бумажник, ключи и стопку наличных поверх потертого мешка.

Мой план был более чем очевиден.

Тупая злость пересилила даже отчаянье. Я же велел ей не приходить. Пинком распахнув дверь, я вышел в холодный лунный свет. Она подпрыгнула, дико оглянулась, уронила фонарик и снова нырнула в кабину. И развернулась ко мне, сжимая револьвер двумя руками, словно боялась, что он взорвется. Но потом Кэти бесстрашно выщелкнула барабан и начала вытряхивать пули одну за другой. Я дошел до нее в тот миг, когда последняя пуля упала на землю. И вырвал пустой револьвер из ее рук.

– Отдай, – скомандовала она. – Мать твою, быстро отдай револьвер.

– Не могу. – Мы терялись в тенях, я слышал только хриплое от злости дыхание Кэти и не сразу понял, что она делает. Она сжала покрытую шрамами руку в кулак.

И ударила меня по зубам.

Больно не было, но краем сознания я понял, что глотаю кровь. Я был слишком пьян, слишком оглушен, чтобы что-то понять, хотя сила удара заставила меня отступить. Кэти попыталась выхватить револьвер, но я поднял руку, другой упираясь в ее плечо. И не пустил дальше. Она снова издала звук, глубокий, очень женственный и очень яростный. Изогнулась и сбросила мою руку.

Мы смотрели друг на друга, как боксеры на ринге.

– Как ты мог?! – закричала она. – Как тебе в голову пришло вот так сбегать, чтобы вышибить себе мозги? Так вот в чем план? Тебе наплевать на себя, на меня, на всех, кому ты нужен, и вот как ты даешь это понять? – Она толкнула меня и резко, сломленно засмеялась.

– Ты думал, я не выдержу, если найду твой труп, расплескавший мозги по винограднику? И решил сбежать в безопасное место, к незнакомцам? Да как ты смеешь! – Она упала на колени, пошарила руками по земле, потом вскочила, прижимая что-то к груди. – Вот, давай, заставь меня смотреть, раз уж я знаю, что ты задумал!

Что-то маленькое и твердое попало мне в руку. Пуля. Кэти бросила в меня еще одну. Кончик пули оцарапал скулу.

– Как ты можешь с собой такое творить!

Я не вздрогнул и не пошевелился. Только тихо сказал:

– Иди домой.

Я не мог думать, водка и депрессия действовали за меня. У меня не осталось даже слов. Я любил ее, я не хотел, чтобы она однажды узнала, что я желал смерти своим детям.

Она застонала, жутко, гулко, и погрозила мне кулаком.

– Тебе придется либо затащить меня в грузовик и отвезти, либо пристрелить меня на месте. Только так я отсюда уйду. Отдай револьвер.

– Помнишь, что ты сказала мне в тот день в Сортире? Я не просил обо мне беспокоиться.

– Я была дурой. Нельзя решать за других, что им чувствовать! Да я сегодня жива только потому, что ты и Дельта решили обо мне позаботиться. А теперь я беспокоюсь о тебе, и я ничего не могу с этим поделать. Нельзя притворяться, что твой выбор не причинит боли другим, если больно даже тебе!

– Я каждый день живу со своим выбором. Я знаю, кому причинил боль.

– Правда? Да ты ни черта не знаешь о своем выборе! Ты позволил водке, депрессии и этой сучке золовке манипулировать тобой и делать выбор за тебя! Ты позволил им себя контролировать. А как насчет того, чтобы отдать эту привилегию мне?

Я уронил револьвер на землю.

– Я отвезу тебя домой. И перестань задавать столько вопросов.

– Ты слишком пьян, чтобы меня поймать, а если поймаешь, я не сдамся без боя. Тебе придется причинить мне боль, чтобы засунуть в грузовик. Я тебя знаю, Томас. Ты не сможешь сделать мне больно. В тебе нет такой жилки. И ты меня ни за что не поймаешь.

Она развернулась и отбежала на несколько метров, превратившись в темный силуэт в лунном свете, на фоне звездного неба.

Я медленно зашагал к ней. Она сжала руки в кулаки и слегка расставила ноги.

– Я думала, что могу тебе доверять, – хрипло крикнула она. – Ты не был фотографом, который надо мной издевался, Геральдом, который делал на мне деньги, ты не был похож на тех, кто любил только мою внешность, ты не был миром. Я думала, что ты всегда будешь рядом. И не смей говорить, что я ошибалась!