Который сломался, и я полетела вниз головой в ледяную воду. Тяжелая куртка и ботинки тянули вниз. Дергаясь и отплевываясь, я выбралась на берег, неуклюжая и мокрая, как плюшевый медведь после стирки. До дома я дошла, но меня так трясло, что я с трудом смогла снять с себя мокрую одежду. Вытершись шерстяным покрывалом, я натянула сухие вещи, но согреться так и не получилось. Наступала ночь, столбик маленького термометра, который я прикрутила к перилам крыльца, опускался все ниже.
Если я согреюсь, все будет хорошо. Нужно только перезапустить собственный термостат. Я посмотрела в окно, на «хаммер». По крайней мере, мне хватит смелости включить печку и посидеть внутри.
Прихватив одеяла, несколько бутылок воды и протеиновые батончики, я забралась в машину, как только золотой закат погас за Хог-Бэк. Повернув ключ, я прогрела машину и выставила обогрев на минимум. Всего на несколько минут, сказала я себе, когда меня окутала уютная волна тепла, которого я не чувствовала уже много дней. Мне удалось поймать радиостанцию WTUR-AM, Голос Тартлвилля с 1928 года. Где-то вдали, почти что из космоса, пели колядки и рассказывали о фермерских достижениях.
Портер Вагонер пел серенаду. «Как хорошо шагнуть на зеленую траву у дома». Песня человека, которому снится старый дом накануне казни. Как раз мой тип музыки. Я снова мысленно отметила, что нужно бы и завтра забраться в «хаммер», потому что будут передавать Гранд Оле Опри из Эшвилля.
У бабушки были очень простые вкусы, это шоу она любила всей душой. Обожала кантри, шотландские напевы, мелодии из мыльных опер и баллады Пэтси Кляйн. Это была музыка моего детства. Когда я приезжала сюда, мы с ней слушали старое радио на батарейках, которое бабушка держала в гостиной. Радио стояло на древней коробке радиолы, которую дедушка заказал по каталогу Сирса еще в 1920 году.
– Я помню первое Гранд Оле Опри, его начали транслировать, когда я была подростком, во времена Великой Депрессии, – рассказывала она. – Убегала из воскресной школы и бежала в кафе у дороги. Пила домашний джин с бутлегером из Чикаго, слушала Билла Монро и Его Блю Грасс Бойз по радио. Можешь представить, как я подпеваю «Синей Луне Кентукки» с бутлегером, который тут же переводит ее на родной идиш? Ту ночь я никогда не забуду.
Она не забыла ту ночь, а я помнила бабушкин рассказ. Она умела так живописать, что я сама словно оказывалась в прошлом, могла прикоснуться к тем людям. У меня появится новое хобби, я буду слушать Гранд Оле Опри по субботам. А вдруг Фейт Хилл, или Гарт Брукс, или Тревис Тритт вдруг заговорят на идиш? Ну а вдруг?
Тепло, музыка и мягкое свечение приборной панели убаюкивали меня. Ночь смыкалась вокруг, и просто невозможно было устоять. Я сползла по спинке сиденья, закуталась в одеяло и закрыла глаза. Чуть-чуть подремать. Совсем чуть-чуть, чтобы согреться.
Яркие лучи утреннего солнца заставили меня сонно моргать. В «хаммере» было подозрительно тихо и холодно. Я дернулась на сиденье и попыталась завести мотор. Мотор ответил звуком, с которым кошка избавляется от проглоченной шерсти.
Я посмотрела на наручные часы:
– О господи.
Я проспала в «хаммере» больше двенадцати часов, оставив мотор работать. А бензобак, когда мы с телохранителями приехали, был полон всего на четверть, сейчас там было пусто, а что еще хуже, аккумулятор, по всей видимости, сдох. Я вышла из машины, пытаясь не паниковать.
– Ладно, я все равно не собиралась никуда ехать. Не проблема. Подумаю об этом позже. К тому же позвать на помощь можно и по телефону.
И я пошла в дом, съела вкусный завтрак из протеиновых батончиков, почистила зубы, вымыла окна в обеих спальнях, а потом села у камина и решила позвонить Боните. У нас был договор: каждый день, ровно в полдень по времени Восточного Побережья, я должна была ей звонить. Если звонка не было и я не отвечала на ее звонки, Бонита предупреждала Дельту о том, что случилась беда.
Выудив телефон из кармана, я ткнула в клавишу быстрого набора. И только потом посмотрела на дисплей и поняла, что он погас. Вчера я забыла поставить его на зарядку в «хаммере» и в итоге осталась без связи.
– О господи, – повторила я уже громче.
Бонита позвонит Дельте и сообщит, что я пропала. Дельта скажет своему мужу, шерифу Пайку, а он организует поисковую команду, поднимет все население Тартлвилля, а то и округа Джефферсон, после чего я могу забыть о жизни отшельницы.
Я почти слышала голос Андерсона Купера, читающего новости на Си-эн-эн: Сегодня нам стала известна шокирующая правда о местонахождении Кэтрин Дин. Актриса, которую называли «самой красивой женщиной планеты», найдена в глухом лесу на отрогах Аппалачей Северной Каролины. Сегодня мы расскажем вам о ее странной новой жизни без отопления, канализации и мебели, о странной композиции из бутылок, о ее таинственных отношениях с евреем-бутлегером, который когда-то пел «Блой Левоне Ибер Кентукки…»
Моей единственной надеждой было добраться до Ков раньше, чем все это произойдет.
Архитектура – это язык, искусство возведения воздушных замков. Я страстно верил в нее и полностью понимал ее структуру. Но до того субботнего вечера в кафе ни разу не задумывался, что моя любимая специальность способна построить мост между маленькими замкнутыми мирами разных людей.
– Вот это несущие стены, – объяснял я Иви, передвигая картонные кубики по клетчатой скатерти стола в главном зале кафе. – Если вот так согнуть картон и накрыть им стены, мы получим то, что называется «острым коньком».