Я подняла дрожащую руку и вытерла пот со лба.
– К чему ты ведешь?
Она присвистнула и обернулась к остальным.
– Как мы в горах называем растения, которые я перечислила?
Женщины неуютно поежились. Всем неуютно, когда они вынуждены подыгрывать наглому издевательству.
– Салатный бар для оленей.
Альберта хохотнула.
– Салатный бар. Для оленей.
Другая женщина поспешно добавила:
– Но мисс Дин, ваш двор будет очень красиво выглядеть… День или два, пока они все не съедят.
Альберта хохотнула еще раз.
Я ушла в дом, умылась ледяной колодезной водой, сменила промокший шелковый шарф на более легкий хлопковый и отправилась к Мэси, которая устроила лагерь под старыми дубами. Мэси работала за ноутбуком на небольшом металлическом столике, который выставила под зимнее солнце. Не считая шерстяных перчаток с обрезанными пальцами и современной кемпинговой плиты, на которой Мэси ежедневно готовила огромные кастрюли еды, ее можно было принять за очаровательную викторианскую даму. Когда я подвинула для себя стул, она слушала CD со стихами Роберта Фроста. Развилка двух дорог – я выбрал ту, Где путников обходишь за версту. Все остальное не играет роли.
– Привет, – сказала Мэси, выключая CD. – Опять Альберта?
– Прости, что спрашиваю такое о твоей супруге, мне жаль касаться настолько деликатной темы, но… Скажи, Альберта – Антихрист?
Мэси захохотала так, что у нее растрепались косы. Потом, когда ей удалось перевести дыхание, она сложила руки на коленях, обтянутых рабочей юбкой, и серьезно на меня посмотрела.
– Пойми такую вещь. Я открылась родителям, когда мне было пятнадцать, и они все равно меня любили. Но Альберту родители вышвырнули из дома, когда узнали о ее ориентации. Она несколько лет жила на улицах Нового Орлеана. Ее били, насиловали, она чуть не умерла от передозировки, дальше сама можешь догадаться. В конце концов она смогла покончить с такой жизнью и нашла себе работу на стройке. Ей пришлось самой прокладывать себе путь, и если она иногда и бывает наглой и беспощадной, то только потому, что ей самой такое обращение помогло собраться и выбрать правильный путь. С остальными нашими женщинами она общается точно так же. Так что ничего личного.
Жуткие подробности прошлого Альберты рухнули на меня, как тяжелая старая шуба. И как мне теперь ее ненавидеть?
– Ты здорово испортила мне планы ее задушить.
Мэси улыбнулась:
– О, не жалей ее. Устрой ей ад.
– Она ненавидит меня, потому что я избалованная, богатая и капризная.
– И гетеро. За это она тоже тебя ненавидит.
– Отлично. Похоже, я выиграла супер-приз.
– Она считает, что гетеросексуальным женщинам проще живется. Ничего…
– Личного. Ладно, может, в этом она и права. Но ведь я же не проснулась однажды в колыбельке и не заказала Боженьке: «Эй, я хочу вырасти белой, красивой, богатой, гетеросексуальной протестанткой».
– Нет, но радуйся, что это есть в твоей жизни.
Я указала на свое лицо:
– Этому тоже радоваться?
Мэси ответила грустной сочувственной улыбкой.
– Нет, но это выглядит не хуже шрамов, которые есть и у нас.
Ладно. От Мэси тоже сочувствия не дождешься. Я решила сменить тему. И кивнула на ее плеер.
– А я думала, ты слушаешь женскую поэзию. Сильвию Платт, например.
– То, что я лесбиянка, еще не означает, что мне в обязательном порядке нравятся поэтессы-суицидницы. – Но Мэси выглядела впечатленной. – Тебе нравится Сильвия Платт?
– Я пробовалась на ее роль в автобиографическом фильме. Но взяли Гвинет Пэлтроу. Это было в те времена, когда мой агент считала, что я могу быть серьезной актрисой.
– Мне нравятся твои фильмы.
– Ты не обязана это говорить. Я была королевой безмозглых романтических комедий.
– Ты сияла на экране. И привносила в фильм свет своей личности. Я всегда хотела быть тобой, когда смотрела те фильмы. Тобой, только лесбиянкой. Альберте только не говори, хорошо?
– Я тебе нравилась? Правда?
Она непонимающе нахмурилась.
– Конечно. Какой странный вопрос от актрисы, которая получила славу, богатство и всемирное обожание.
– После аварии обо мне писали и говорили много гадостей. До меня дошли мерзкие слухи и шутки, тиражируемые прессой. Критики вцепились в мою глупо счастливую жизнь. И бóльшая часть гадостей принадлежала женщинам, а не мужчинам. Как женщина может говорить такое о своей… сестре?
Мэси погрозила мне пальцем.
– Те женщины так жаждут получить место в силовой структуре мужчин, что плевать хотели на все остальное. Они инстинктивно отгораживаются от женщин, которых мужчины больше не ценят. И втайне боятся разделить твою судьбу. «Видите, что случается с женщинами, которые больше не отвечают мужским стандартам? Видите, что случается с теми, кто ищет статус в нашем мире?»
Мэси вздохнула.
– Я обычно не слишком придерживаюсь догм традиционного феминизма, но в этом случае… когда ты лишилась красоты при аварии – а в результате потеряла карьеру и статус, и все только потому, что в мужском мире тебя ценили за что угодно, только не за личность, – ты стала очень яркой иллюстрацией того, насколько хрупка сила женщины. Видишь ли, женщины, которые целенаправленно привлекают к себе внимание – не только красотой, но и умом или спортивными достижениями, – женщины, которые смеют не быть послушными служанками, – они угроза мужскому эго. И точно такая же угроза для женщин, которым промыли мозги и которые боятся требовать признания собственных заслуг.